Занавес стремительно раздвинулся, и резкий свет юпитера залил существо на сцене. В зале – возгласы, крики. По вполне понятной причине. Уродец был скрючен, изогнут в три погибели, наполовину скрывался в шипастой раковине. Напуганный шумом, он еще глубже забрался в свое укрытие и пустился в бегство. Вернее, медленно пополз по сцене, оставляя за собой полосу слизи. Он двигался в мою сторону, и я, глядя в дико выпученные глаза, попятился.
“Это не человек! Это робот из псевдоплоти!” – твердил я себе. Однако мне невыразимо полегчало, когда он повернулся и пополз в обратную сторону. Несомненно, создатель этой твари обладал самым извращенным воображением.
Затем публика весело приветствовала птицедевушку с недоразвитыми крыльями вместо рук и ороговелым клювом. Особенное оживление вызвал ее полет – она вспорхнула на несколько футов. Были и другие уродцы. Публике все это нравилось, а мне сии восторги немало поведали о нравах обитателей Феторра. Показалось, что отвратительное зрелище несколько затягивается, и все же я надеялся в глубине души, что оно никогда не кончится. Поскольку это с каждой минутой приближало меня к сценическому дебюту. Удастся ли завоевать симпатии зрителей? Теперь-то я знал, что им по вкусу, но, увы, слишком поздно украшать свои номера кровью и слизью. Я мог предложить только фокусы простые и чистые.
Следующие выступления миновали мое сознание. Я возился со снастями, гармошкой перебрасывал карты из руки в руку. Подошла Анжелина, ведя на золотой цепи Глориану, и, склонив голову набок, подозрительно посмотрела на меня.
– Как самочувствие? У тебя ужасный цвет лица.
– Мандраж перед премьерой. Неужели ты не понимаешь, что мы впервые в жизни выступаем на сцене? Что бы там ни утверждали наши лживые афишки.
– Джим ди Гриз, на тебя это не похоже. Ты глядел в огромные жерла пушек, в лица мелких злобных генералов, в морды гигантских хищных зверей, в мрачные физиономии таможенников. И никогда не колебался. Хорош потеть! Соберись, хлебни. – Она достала фляжку лечебного бренди. – И вспомни девиз шоу-бизнеса.
– Очутишься на сцене – уймется дрожь в коленях! – хором воскликнули мы, и я сделал добрый глоток.
И вот мы готовы выйти на авансцену и слушаем, как разливается соловьем доверчивый конферансье.
– ...Нырнул с тысячеметровой башни в крошечную ванну с водой и остался жив! В наручниках, опутанный цепями и запертый в стальной сейф, он был сброшен в океан, несколько часов боролся за свою жизнь и нашел-таки путь к спасению!
Боже, неужели я спятил, когда садился писать всю эту рекламную ахинею? Гореть мне веки вечные на адской жаровне!
– ...Без лишних слов представляю вам магистра магии, корифея колдовства, властелина волшбы – Могучего Марвелла!
Действуй спокойно, Джим, и ты успокоишься, твердил я себе. Не дергайся.
Я вышел на середину сцены, поклонился и едва не потерял дар речи. Потому что прямо передо мной, в первом ряду, у прохода сидел мой сын Боливар и хлопал, как очумелый. А ведь он должен находиться во многих световых годах от Феторра!
К счастью, говорить мне и не требовалось. Я повернулся и дал Анжелине знак выходить. Что она и сделала с непередаваемой грацией под шквал аплодисментов. Оставалось лишь гадать: либо аборигены обожают свинобразов на золотых цепях, либо они в таком же восторге, как и я, от Анжелины.
Не возьмусь описать свои действия в те минуты – со мной приключилось что-то вроде трупного окоченения. Слава Богу, я ничего не уронил. В нужные моменты публика ахала или смеялась. Анжелина своевременно подавала мне аксессуары, кричала, когда я укладывал ее в ящик и распиливал пополам, собирала клочки бумаги при фокусе с чтением мыслей, плавала в воздухе. И вдруг Анжелина с Глорианой на поводке оказалась передо мной. Я понял, что наступил черед последнего фокуса – с исчезновением.
– Глядите и восхищайтесь! – прокричал я. – Красавица и чудовище. Они из плоти и крови, но это – пока. Умоляю, молчите, ведь достаточно малейшей оплошности, малейшей ошибки, малейшей невнимательности, и все может закончиться даже не провалом, а неописуемой катастрофой! Глядите! Они входят в клетку! А сейчас неподражаемая Анжелина пристегнет свирепого свинобраза к полу тяжелыми замками и цепями. Видите, все уже готово. А вы готовы? Да, похоже на то. А теперь волшебное слово – моносодиумглютамат!
Упал и через миг поднялся покров. Анжелина с Глорианой исчезли. При виде опустевшей клетки публика одобрительно заревела. Закрылся занавес, и я вышел на авансцену раскланяться в последний раз. Боливар кинул букет цветов, я поймал и едва заметным движением пальца указал сыну на кулисы. Он кивнул.
В уборной он оказался раньше меня и поцеловал воздух перед материнской щекой, чтобы не испортить грим. Когда я вручал ей букет, она сделала изящный реверанс.
– От Боливара, – сказал я.
– И от Джеймса, Сивиллы и Сивиллы. Я обещал им позвонить, как только вы закончите выступление. Это было поистине великолепно! Какой шикарный свинобраз!
Глориана хрюкнула в знак согласия и подставила Боливару спину для почесывания.
– Можно поинтересоваться, что ты здесь делаешь? – спросил я.
– Разумеется, можно. Работаю в банке. Как только мы узнали, что вы летите сюда, Джеймс пришпорил свою поисковую программу и создал на Феторре базу данных, какая тебе и не снилась. Знаешь, сколько банков только в этом городе? Сорок.
– Верю. Где бабки, там и банки.
– Самыми большими резервами располагает “Банкротт-Гейштесабвезед”. Ты о нем что-нибудь слышал?
– Нет. А что, должен был? Название не из самых запоминающихся.